2.6. Отбор языковых средств как прием формирования экспрессивности
Языковые предпочтения известных поэтов неоднократно становились объектом лексикографических исследований1. Известно, что уже в самом «отборе и организации языковых средств автор выявляет свою личность, свои вкусы и стремления...»2. И в самом деле, данные статистической обработки 88 стихотворных текстов, написанных И. Северяниным в 1896 — 1940 гг., подтверждают это положение. Среди 6348 слов самостоятельные части речи составили 68%, а служебные — 32%. Среди них:
— имена существительные — 42%;
— имена прилагательные — 14%;
— местоимения — 17, 4%;
— глаголы — 16%;
— особые глагольные формы — 4, 6%;
— наречия и слова категории состояния (КС) — 6%.
Ориентация на поэтический потенциал того или иного слова обусловлена ролью языкового средства, реализующего художественное сознание лирического героя в тексте И. Северянина. Например, имена существительные реализуют экспрессивные возможности в стихотворении «Шутка» (среди 67 слов — 26 существительных). В другом случае может возрастать роль глагольных слов: на 71 слово приходится 14 глаголов («На мотив Фофанова», 1911). Очевидным становится тот факт, что «экспрессивные оттенки присущи грамматическим категориям и формам3», о чем говорил еще В. В. Виноградов.
В частности, личное местоимение Я становится ведущим компонентом в стихотворении «Я мечтаю...», что вполне объяснимо его лирическим наполнением:
Я мечтаю о том, чего не
И чего я, быть может, не знаю...
Я мечтаю, как истый поэт, я мечтаю.
Я мечтаю, что в зареве лет
Ад земной уподобится раю.
Я мечтаю, вселенский поэт, —
Как вселенский поэт, я мечтаю.
Я мечтаю, что Небо от бед
Избавленье даст русскому краю.
я — русский поэт,
Оттого я по-русски мечтаю!
Я мечтаю..., 1922, ТБ. С. 329.
Интересно заметить, что поэт подчас не только отдает предпочтение той или иной части речи, но и определенному слову, широко используя различные повторы, которые становятся «средством создания поэтического «подтекста», углубляющего содержание высказывания»4. Например, стихотворение «На Сириусе»:
Снега-снега... Снега-снега-снега...
На них растет так тихо замок.
Иду, иду... Чуть звякает нога...
На Сириусе, ТБ. С. 174.
Лексические повторы в данном случае можно дифференцировать как двухкомпоненгный и трехкомпонентный, при этом именные слова оформлены орфографически и воспринимаются как единый элемент с полуслитным написанием, а глагольное слово «иду» как собственно повтор. Надо признать, поэт довольно часто использует повторы первого типа:
Увидишь много-много-много
И транспортов, и крейсеров
В сияньи тысяч огоньков...
Роса оранжевого часа, ТБ. С. 415.
Или:
Я не делец. Не франт. Не воин.
Я лишь пою-пою-пою.
Лейтмотивы, ТБ. С. 154.
Очевидно, что художественно-эстетическое осмысление автором действительности начинается уже на этапе отбора той или иной языковой единицы. При этом выбор единицы из определенного парадигматического ряда может осуществляться, с одной стороны, интуитивно, исходя из собственного миропонимания, с другой — как реализация конкретной художественной цели.
Примечания
1. Шульская О. В. К вопросу о применении статистических данных в исследовании поэтического идиолекта (на материале поэзии А. Межирова) // Русская авторская лексикография XIX—XX веков: Антология / РАН. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. М., 2003. — С. 210—211.
Цивьян Т В. Материалы к поэтике Анны Ахматовой // Русская авторская лексикография XIX—XX веков: Антология / РАН. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. М., 2003. — С. 80—82.
Словарь поэтического языка Марины Цветаевой (Руководитель проекта — О. Г. Ревзина) // Русская авторская лексикография XIX-XX веков: Антология / РАН. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. М., 2003. — С. 433—445.
— С. 407—408.
2. Современный русский язык / Е. М. Галкина-Федорук и др., Ч. 1. М., 1962. — С. 87.
— С. 21.
4. Голуб И. Б. Стилистика русского языка. М., 2001. — С. 25.