Игорь Северянин: Трагедия на легком фоне

Ирэн жила в пейзажах Крыма,

На уличке Бахчисарая —

Вы помните Бахчисарай? —

Где целый день мелькают мимо

Красоты сказочного края,

Где каждый красочен сарай.

О, что за благодатный край

С цветами — блюдцами магнолий,

Со звездочными кизилями

И с гиацинтными полями,

Средь абрикосовых фриволей, —

Изрозопудренных Маркиз, —

Душистых, как сама Балькис!

А эти белые мечети

И стрельчатые минареты,

Забыть ли мне виденья эти?

Теперь в лета — анахореты

Я ими плавно обуян.

И ты, Гирей, ты, неуч-хан,

Мне представляешься отныне

Культурным, тонким человеком,

Так я разочарован веком,

Разбившим вечные святыни,

Проклявшим грезу и сирень,

Картуз надевшим набекрень…

Живя в Крыму и Крыму рада,

Ирэн забыла все былое, —

Своих знакомых и родных.

В стране прекрасной винограда

Позабывается все злое…

Она в мечтах своих цветных

Ждала восторгов лишь земных,

Но поэтических. Эксцессно

Настроенная, миловидна,

Не жить «вовсю». «В морали тесно» —

Излюбленный в наш век рефрен —

Был лозунгом моей Ирэн.

Вакх Александрович был статный

И далеко еще не старый

Блистательный кавалергард.

И каждый август аккуратно

Его влекли к себе татары,

И в августе был некий март:

Тревога, зовы и азарт.

Свою жену отправив в Ниццу

(Она не выносила Крыма),

Он ехал в Ялту в блеске грима.

Предпочитая «заграницу»

Красотам Таврии, жена

Была ему полуверна.

Произошло знакомство просто:

Ирэн на палевой кобыле

Неслась стремительно в Мисхор,

Где поворот, — автомобили,

И прямо на нее мотор.

Лошадка на дыбы. Звяк шпор.

Гудок. Испуг. Успокоенья

Слова. И бархат баритона…

Глаза сафирового тона…

И бесконечны извиненья…

И томен ласковый грасир:

Война на миг, и тотчас — мир.

Он ей понравился. Она же

Ему казалась очень спецной.

Затем отправились они —

Барон в моторном экипаже,

Она — верхом, и пело сердце.

И в Ялте теплились огни.

Мисхор проехали. Одни

Их окружали кипарисы,

Не удивляясь быстрой связи,

На юге частой. Ночь, в экстазе,

Бродили тени от маслин,

И плакал стрекот мандолин.

Любовь по существу банальна.

Оригинальное в оттенках.

Сюрпризы любят ткать сюжет.

Всегда судьба любви печальна.

О парижанках иль о венках

Рассказывает вам поэт.

Давно любви бессмертной нет.

Лишь ряд коротеньких «любовей» —

Иллюзия невоплотимой

Любви к Исканной и Любимой.

Пусть мы пребудем в вечном зове

Недосягаемой жены, —

Мы в промежутках жить должны.

Одну мы любим за характер,

Другую за ее таланты,

А третью — только за глаза.

Порой мечтаем мы о яхте,

Порою — цирк, порой — «Заза».

И если неба бирюза

Порой затучена, то чувства

Подвластны измененьям чаще.

Итак, рассказ мой настоящий —

В канонах строгого искусства —

Вам повествует о любви,

Которой нет, как ни зови!

Не правда ль, элегантна Ялта,

Столица бархата и шелка,

Изыскно-женского цветник?

Он на коленях (генерал-то!)

Молил Ирэн не мучить колко,

А показать ему дневник, —

Загадочнейшую из книг, —

Где свойственным ей резким слогом

Она размашисто писала,

Где девственность, цинизм и «сало»

В чередованьи были строгом,

Где все всему наперекор.

Тон их знакомства был фриволен,

Непринужден и слишком легок,

А в дневнике — ее душа.

Но от отказа чуть не болен

Барон настаивал, так робок,

Так нежно-мил, что, не спеша,

Она, игриво распуша

Его за дерзость приставанья,

Раз в Ореанде в синий вечер,

Дней через двадцать после встречи,

Решила дать дневник, вниманье —

Не любопытство! — усмотрев

В мольбах. Читал он, побледнев:

— Люблю любовь, в нее не веря,

Ищу его, его не зная.

И нет его, и он — во всех.

Уйдет любовник — не потеря:

Уже идет любовь иная.

— смех.

Грешна лишь фальшь. Безгрешен грех.

Условность — это для ослицы

Хомут. А воль всегда напевна.

«Княгиня Марья Алексевна» —

Весьма бескрыла в роли птицы,

Скорей напоминая тлю.

Я мнений света не терплю.

Пусть я со всяким похотлива,

Но в этом я не виновата:

Страсть? Лишь единственному страсть

Пример в природе: даже слива

Душисто-сизо-синевата

Цветет, чтобы, созрев, упасть, —

Ах, все равно в какую пасть,

Раз рта с красивым очертаньем

Не будет к мигу созреванья…

Так: есть предел для нагреванья

И чувств людских. Обречь скитаньям

Бесцельным за своей мечтой

— считаю я тщетой.

«Одна непереносна дума:

Он, цельный, для меня раздроблен:

Мужчина плюс, мужчина плюс —

До бесконечности… Вся сумма —

Единственный, что уподоблен

Несбыточному. Этот груз

Несу я юности. Медуз

Ко дну дредноута присоска —

Вот в чем мое предназначенье,

Вот символ моего мученья», —

Ирэн размашисто и броско

В своем писала дневнике,

И Вакх, читая, стыл в тоске.

Раздался гулкий взрыв контраста:

Ее изящная веселость,

Ее общительность — и вдруг… —

Да, то встречается не часто! —

Вдруг эта мрачная тяжелость

И этот неизбывный круг —

—

Душа заключена в котором,

Но и не в этом главный ужас,

А в том, что с детства Вакх к тому же

С тоской пришел. Кричащим взором

Веранду генерал обвел

И голову склонил на стол…

Ирэн со странною улыбкой

Смотрела на его кончину

И что-то силилась понять.

Постигла женщина причину,

Попробовала с места встать,

Присела, поднялась опять,

Но пол стал скользок, — и поплыли

И озарилась Ореанда

Предсмертным криком, на полмили

Сверкающим из темноты:

— Единственный! ведь это ты!